Это повторилось снова. Руки дрожали. Чудовищный тремор, который раздражал куда больше, чем все остальное. Напоминание о величайшей глупости, на которую она могла пойти в своей никчемной жизни. Два года она дергалась, избегала всех этих разговоров по душам - отец умер, этого не изменить. Кто и что мог ей сказать? Помочь пустыми словами о том, что все будет хорошо? Конечно будет, ее не воспитывали неженкой. Просто больно. У нее никогда не было матери, а ни тетушка Цисси, ни тетушка Юфи не могли заменить ей мать. Может быть леди Малфой и хотела, и пыталась, но эта ее блэковская чопорность, видимо, знатно мешала. Дельфини не обижалась. Ей было сейчас наплевать на любое внимание со стороны взрослых, которые ее опекали. Винила она во всем Рабастана, который был ей не только дядей, но и другом. Наивно трепетала перед ним, смотрела ему в глаза. Ждала одобрения своих капризов. Чистокровная же! А он молчал, ухмылялся, пил и исследовал территорию вокруг дома своей пассии. Зачем ему понадобилась девчонка, которая была на год младше Делфи? Какая-то глупая месть, которая вызывала больший интерес?

Дельфини небрежно собрала свои волосы, соорудила странную прическу на затылке, не заботясь о своем внешнем виде и натянула рукава пониже, зажимая края пальцами. Обняла себя за плечи и вышла в коридор. Поместье было огромным и холодным, совершенно пустым. По вечерам так и вовсе веяло могильным унынием. Гигантский склеп, схоронивший в себе все тайны древнего рода. Сколько человек уже канули в прошлое, распрощавшись со своими ничтожными жизнями? Делфи шагала по коридору, злобно смотря на портреты по сторонам. Казалось, что они смотрят на нее с презрением и осуждением. Много они знали! Девушка опустила голову, смотря себе под ноги. Она же никого из них не знала. Только отца и дядю. Со стороны матери - только тетю Нарциссу. Вторая тетя оставалась пока в тени для нее. Она упорно отталкивала и Тедди Люпина, своего... племянника. Странное родство. Все эти связи, непонятные переплетения. Важны ли они были?

Еще несколько десятков тысяч миль - наверное столько тянулись эти злополучные коридоры уныния, - и Дельфини переступила порог небольшой, но мрачной гостиной. Там горел только камин, согревая помещение, но в ограниченном количестве. Перед очагом стояло кресло, рядом стол. Все что можно было увидеть со спины, это - темноволосая макушка, нога, свисающая с подлокотника, а с другой стороны рука со стаканом. На столе стоял пузатый сосуд со знакомым алкоголем. Самая естественная и обыкновенная картина для этого чертова поместья. Делфи бесцеремонно хлопнула дверями, хотя тут надо было постараться, чтобы эти массивные гиганты наделали шуму. Хотелось потревожить покой этого алкоголика, который даже не пошевелился.

Дельфини терялась в собственных ощущениях с первых минут. Не понимала только одного - как ее угораздило настолько распустить себя, что она позволила этому случиться? Отец бы не одобрил. Или одобрил? Она никогда не понимала его до конца. Ее учили одному, но школа открывала ей новый мир, который она яростно отвергала. Ей говорили, что грязнокровки - это ничтожны мусор и время этого не изменит. Их Хозяин, человек, божество, величайший волшебник - он пытался изменить мир в лучшую сторону, чтобы магическое сообщество жило в мире и согласии, не портило свои гены, не портило мир вокруг. Все это было правдой и она всегда свысока смотрела на всех тех, чье происхождение вызывало сомнения. Неважно - свой или чужой. Даже на Слизерине попадались отбросы общества, которые тянулись к свету и благу.

Она помнила звук хруста. Это треснул пополам позвоночник девчонки, когда она швырнула ее в стену. Прямо об угол. Этот звук был схож с оркестром, который звучал теперь каждый раз в ее голове. Тысячи маленьких созвучий, как будто она шагала по хрустящему песку. В кошмарах ее преследовал взгляд девчонки, полный ужаса, страха и боли. Непонимания. Если Дельфини сама понимала, что происходит, она бы с радостью ответила во сне на все не заданные вопросы. Было самой страшно от осознания, что она так легко сумела причинить боль. Семья не скрывала от нее прошлого, рассказывала об устранении магглов и грязнокровок, которые мешали мирному существования магического сообщества, но сама девочка не думала, что ей когда-либо придется убивать. Причинить незначительный вред, унизительный и мстительный - да. Но она не хотела никого убивать. Ее капризы имели свои границы и все ее действия были направлены на оправдание характера и воспитания.

- Ты скоро сам станешь графином, наполненным виски, - произнесла Лестрейндж тихо, но отчетливо. Всегда разговаривала членораздельно, одновременно и помогая себя понять, и насмехаясь над собеседниками. Словно они не могли ее понять и надо было объяснять. - Или утонешь в ванне с виски. - Не знала даже, какой вариант бы ее устроил. Она любила своего дядю, но его поступок ее огорчал. Его вина ее тяготила. Соучастие в преступлении давило тяжелым камнем на уже не невинную душу. Ей не нравилось, что эмоции взяли вверх, но она никогда и не стремилась быть равнодушной или бесчувственной. Никто не говорил, что такой срыв приведет к трагедии. Только вот Рабастан никак не отреагировал. Просто сделал еще один глоток. А Дельфини в ответ вспыхнула, злясь. Ее эмоциями пропиталось пустое кресло и врезалось в стену рядом с камином. Тетушка Цисси просила ее, даже требовала, контролировать свои силы и чувства. - Или тебе наплевать на все?

- Это я во всем виноват. Слишком распустил.

     Блуждая взглядом в блестящей гриве Грома, Антонин методично скребницей снимал с шеи пега лишнюю шерсть. Гром был уже достаточно старым. Его когда-то ослепляющая золотом шкура была побита сединой. Впрочем, как и волосы самого Долохова.

     Антонин сильно изменился. Не растолстел, но определенно стал более грузным. Вышколенная военная осанка давно сменилась слегка сутулыми плечами. Лицо сдавалось, и уже открыто демонстрировало миру старческие морщины - и даже магические крема и эликсиры уже не могли помочь их скрыть. И если первое время Антонин старался всячески скрывать необратимый процесс старения, бодрясь и хорохорясь перед собственной женой и детьми, то после отмечания его восьмидесятилетия мужчина стал сдавать на глазах.

     Сено приятно кололо босые ступни, да и погода за пределами пегасни была на удивление приятной. То и дело до Антонина, поскрипывая петлями входных ворот, долетал прохладных ветерок. Но мужчина всё равно был хмур. Его мысли были полностью поглощены предстоящим возвращением сыновей. А точнее - предстоящим разговором со старшим из близнецов.

     Из соседнего денника устало то-ли вздохнул, то-ли всхрапнул Отрего. Да да да. Во всем ты виноват. И Нора с тобой недостаточно счастлива, и стар ты слишком для неё, и сыновей ты воспитываешь неправильно. А ещё ты очень плохой человек. Борисыч, не зуди, прошу тебя. Если ты заведешь эту шарманку в двухсотый раз, предупреждаю, я пожалуюсь твоей жене. Она за тебя выходила, она пусть с твоим старческим маразмом и разбирается. Как сведетель, твердо заявляю, что это было её осознанное решение.

     Долохов скривился и откинул скребницу в стоящее рядом ведро. Похлопав довольного Грома по шее, Антонин зашел в денник к Габби.

    - Между прочим, разговор сейчас идет о твоем племяннике. - мужчина привалился к стенке денника и устало потёр виски. - Я понимаю, что должен его наказать. Действительно наказать, а не как обычно это у нас бывает... Я хочу, чтобы он понял, как близок был к тому, чтобы не только опозорить свой род, но и просто к разрушению собственной жизни. Ты можешь себе представить, чтобы моим родителям пришло такое письмо: пытался проникнуть ночью в корпус девочек?

     Понял, что Антонин от него не отстанет, Джакобо со вздохом тоже отложил скребницу. Потянувшись и хрустнув при этом позвоночником, пожилой испанец подтолкнул своего друга в сторону выхода. - Честно скажу - даже представить себе такого не могу. А если бы такое и произошло.... Ух... Да твой отец с тебя бы кожи на живую снял. Мужчины уселись на скамейку перед пегасней и раскурили трубки. - Но если уж тебе, отцу двоих здоровых лбов, так нужен мой совет - человека, который умудрился рассорится даже с собственной племянницей из-за её хахаля - то слушай. Если соберешься наказывать - то уж не отступай и не давай слабину. Он должен понять причину, по которой ты его наказываешь. И осознать свой урок. Принять последствия как мужчина. Может, даже треснуть его пару раз. Чтоб лучше запомнилось.

     Долохов усмехнулся. - Да уж прошел тот момент, когда его можно было перекинуть через коленку и отходить розгами, как в старые добрые. Но ты же знаешь, как Нора к этому относится...

     - Нора - мама. Она и должна такой быть. Будь им хоть по сорок лет, для неё они всегда останутся малышами. И относится она будет к ним соответственно. - Джакобо внимательно посмотрел на своего друга. - Но ты то не мать.

*   *   *

     Антонин толком не спал, то проваливаясь в темноту, то выныривание из него. Сначала Нора лежала рядом. Он чувствовал прикосновение её прохладных ступней к своим икрам, вслушивался в её размеренное дыхание. Натягивал на плечи жены сползшее одеяло и зарывался лицом в её душистые волосы. И эти совсем простые, рядовые вещи, успокаивали душу бывшего пожирателя, позволяя снова провалится в темноту.

     Когда Долохов открыл глаза во второй раз, Нора уже полудремала в кресле - он даже не заметил, в какой момент женщина выскользнула из постели. А когда Антонин вывалился из темноты недосыпа в третий раз, он отчетливо услышал глухой стук трости о пол. Дремотное состояние как рукой сняло. Откинув одеяло, мужчина резко встал с постели. В голове гудела пустота, но Антонин знал, что тянуть и откладывать больше нет возможности. Он должен был проучить своего сына.

     Быстро одевшись, Долохов покинул спальню и чуть не налетел на Демьяна. Долохов старший окинул младшего с ног до головы и одобрительно улыбнулся. Дёма, конечно, всегда казался немного меньше брата - из-за разницы в их физических нагрузках - но по сравнению с началом учебного года мальчик здорого вытянулся и даже стал шире в плечах. - Сынок. - бывший пожиратель положил тяжелую ладонь на плечо сыну, чтобы тому проще было понять местоположение отца. - Я очень рад тебя видеть. Но сейчас у нас предстоит серьезный разговор с Лютобором. И тебе будет лучше при нём не присутствовать.

     Спустившись вниз по лестнице, Антонин обнаружил Люта и Нору, обнимающих друг друга. Неодобрительно посмотрев на жену, Антонин мысленно закатил глаза. Ну что же. Значит, ложка дёгтя тебя ждет, всё таки, только от меня.

     - Нора. - голос бывшего пожирателя взорвал стоявшую тишину. Девушка дрогнула лопатками, но от сына, всё же, отошла. Долохов нарочито медленно спустился по оставшимся ступенькам и подошел вплотную в Люту. Гордо вскинув подбородок, Долохов младший смотрел на своего отца, и даже не думал отводить взгляд. Весь его вид говорил о том, что он заранее готов снести любую отцовскую тираду. Это разозлило Антонина. Их молчаливая встреча взглядов затянулась на несколько минут, после чего Долохов старший отвесил сыну сильную оплеуху. Звук получился неожиданно громким.

     - И как ты смеешь так нагло смотреть мне в глаза после того, что сделал? - ледяным тоном спросил Антонин.[/b]

Ее еще немного потрясывало — наверное, нервы. Куртка не спасала от холода, но ветра, кажется, и не было. Что внутри, что снаружи зияла пустота, дыра, питающаяся всем, что находилось вокруг.
Мирно спящие дети Уизли и понятия не имели, что только что произошло на их кухне. Несколько миров одновременно воссоединились и разрушились вдребезги. Осколки попали под кожу, яростно устремляясь по венам, куда-то туда, где можно наконец остановиться. Может, они и не хотели причинять вреда, лишь подчинялись обстоятельствам или даже требованиям. МакКиннон могла бы обвинить во всем судьбу или удачу, но какой был в этом смысл.
Осела на стул, не представляя, как земля может продолжать крутиться, не обращая внимания на то, что происходило в самом центре. Боль, отчаяние, несправедливость: все это смешалось вместе, успело задеть острые углы и оставить после себя громкое ничего.
Часы мирно тикали; они висели на стене, чуть выше раковины, в самом доступном месте. С любой точки кухни можно было заметить необходимые стрелки, показывающие, что происходит с одним или другим членом семьи. Большинство из них остановились на отметке «сон».
Когда МакКиннон в последний раз спала? Устало прикрыла глаза, благодарно кивая Уизли. Молли крутилась, как белка в колесе, но только потому, что по-другому не умела. Она теперь была ответственна не только за себя и мужа, но и за детей. Наверняка это давило не только на совесть, но и на осторожность. Удивительно, что Уизли пустили Орден в свой дом в такой ситуации. Марлин вновь огляделась. Сердце защемило от жалости. От жалости ко всем, кто находился здесь и не заметил, что этот мир только что оказался обречен.

Еще недавно была надежда. Маленькая крупица света. Нужно было просто помочь ему разгореться сильнее; не сдаваться и не унывать, как это делали многие, не выбирать легкий путь. Зачем-то и для чего-то идти вперед. Только оказалось, что найти мотивацию не так уж и просто. Пара стопок настойки не справлялась с этой задачей, а Марлин никак не могла отделаться от головной боли. Сердце ныло — неприятно, резко и ритмично стоило только вдохнуть воздуха. Пахло гарью, но МакКиннон знала, что это лишь ее фантазия, плохо запрятанные воспоминания.

О Маккензи никто не слышал, а спросить у Лонгботтомов не хватило времени. Да и вряд ли она побежала бы к ним, разве что к Августе. Стоило добраться до нее и предупредить, чтобы была в курсе случившегося. Правда одним письмом объяснений вряд ли обойдешься. МакКиннон встала, пошатываясь, скорее от усталости, чем от количества выпитого согревающего зелья. Кухня уже давно опустела, замолкла, и Молли встревоженно копошилась у стола. Марлин даже не смотрела на то, чем та занимается, чтобы ненароком не нарваться на разговор. Это последнее, на что девушка сейчас была способна.

Сердце ныло, тянуло болью вниз, требовало что-то делать, но здравый смысл останавливал. Ничего не изменишь. Порталы работали, но никто не подозревал, каким образом. МакКиннон потратила несколько минут, чтобы собраться с мыслями. Его имя все никак не хотело всплывать в голове, а она целенаправленно бежала от этого момента. Думать о нем, вспоминать улыбку, слышать его голос и знать, что этого больше не повторится, больнее, чем любое непростительное заклинание. Осколки этого мира все еще блуждали под кожей, а девушка попрощалась с Молли. Никогда еще прощание не было таким сухим и, грубо говоря, не нужным.
Он говорил, что у них ничего не получится, но нельзя переставать пытаться. Просто потому, что другого они не умеют. Не научены и не приучены. Тратить время на изменение жизни было так же глупо, как надеяться, что рано или поздно солнце взойдет достаточно высоко, чтобы выжечь зло из Англии.
Он говорил, что все это не имеет смысла, в то же время насыщая жизнь МакКиннон той самой надеждой. Она не думала о будущем, не думала о временах, когда они смогут самостоятельно планировать расписание на день. Ей было комфортно в той жизни, где они зависели от обстоятельств ровно на столько, на сколько это было необходимо.
Теперь же его нет. Он ушел, отправился вслед за ней, хотел, наверное, отомстить. МакКиннон не понимала, зачем, хотя, возможно, поступила бы так же. Какой смысл в этом течении жизни, если рядом не было того, кто так же безмятежно говорил об обреченности? От подобных разговоров становилось спокойнее, будто бы надежда все же была, они за нее цеплялись, правда не хотели сглазить.

Марлин вышла из камина миссис Лонгботтом. В доме было тихо. Наверное, решение было скверным: в Лондоне творился беспорядок, а ночью дом должен был быть защищен. Девушка прошла вглубь, наощупь зная, что и где находится. Ей не раз приходилось возвращаться сюда, чтобы забрать малышку домой. В этот раз на мгновение понадеялась, что Кензи выбежит из прихожей, но тишина непозволительно громко кричала об обратном.
МакКиннон не стала тревожить миссис Лонгботтом. Оставила лишь записку на столе, в надежде, что та прочитает ее с утра. Им нужно было уходить из этого дома, желательно быстрее. Об этом девушка тоже написала, подумав, что стоит предупредить и Алису, но та была на задании.

Сердце больше не сжималось, как затронутое одним из заклятий. В этом не было смысла. Руки опустились, не хотелось бороться, но задание Альбуса все еще звучало в ушах. Марлин не хотела, не думала, что надо, но все же вновь заступила в камин, чтобы выйти в Дырявом котле. Плечо больше не болело, и трансгрессия не принесла столько дискомфорта, сколько могла. Хотя неприятное ощущение во рту все же заставило замедлить шаг. Терять сознание в Хогсмиде МакКиннон не хотела, тем более на глазах у Медоуз, стоявшей неподалеку.

Кажется, та еще не знала или не слышала, и Марлин постаралась расслабиться. Говорить не хотела — просто не могла. Слова не складывались в предложения, а их смысл не отражал и капли того, что нужно было сказать.
— Я не могу поверить, что все это правда.
На мгновение МакКиннон подумала, что Медоуз говорит о нем. Ведь мысли сейчас крутились лишь вокруг одной фразы: «обречены».
— Это, наверное, невозможно.
Запоздало оглядевшись вокруг себя, она сухо кивнула, перебирая артефакт пальцами. За последние сутки Марлин успела столкнуться со столькими врагами, что предстоящее, как многие говорят, сражение ее вовсе не волновало. Она бы лучше потратила часы на поиски Кензи, но слепые прогулки по Лондону принесли бы столько же пользы, сколько скитания по пепелищу их дома. Малышка была умна и должна была отправиться туда, где ей точно помогут: либо дом Августы, либо Хогвартс. Но она не знала, как добраться до волшебного замка… Значит, оставалась еще его квартира. МакКиннон дернула плечом, отгоняя от себя всякие воспоминания.

Наверное, стоило что-то ответить. Девушка посмотрела на Доркас, стоявшую на месте. Хогсмид оглушал тишиной, вдали где-то горели башни Хогватса, но ощущение возвращения домой погасло под осознанием всей ситуации. Хотелось куда-то сбежать, наверное, на его поиски, но разум подсказывал, что это глупо.
— Возможно, мы просто спим, а это очередная иллюзия или что-то подобное, — ответила Марлин, пожав плечами. Она не могла с уверенностью сказать, что нынешняя реальность единственная в своем роде, к тому же и верная. Может, и правда они уже давно проиграли, а это просто наказание, которое Лорд к ним применил. Внушил необходимость бороться за мнимое доброе.
— Да я и сама не верю, — рассеянно добавила МакКиннон, останавливаясь рядом с Медоуз. Они прошли не так далеко, оказавшись рядом с некогда популярными и слишком шумными заведениями. В выходные тут тяжело было протиснуться ко входу, не то что к прилавку. С сожалением девушка посмотрела на плотно закрытую дверь.
— Аберфорт в Хогвартсе или же в пабе, но, наверное, не стоит раздражать его еще больше. Можем отправить Патронуса, что в случае чего, мы тут и сможем помочь, — предложила Марлин, формируя мангуста. Тот получил послание и отправился в сторону паба. МакКиннон вздохнула и посмотрела на Медоуз.

За последние сутки столько всего произошло, что не хватало времени банально остановиться и подумать. Последнее Марлин и сама делать не хотела, потому что не видела в этом смысла. Доркас выглядела уставшей, измотанной, испуганной. Все знали, как сильна она, сколько может сделать. Может, поэтому в тот день оказались не подготовлены к плохой новости. Никто представить не мог, что Медоуз не сможет отбить атаку. Сама МакКиннон не раз задумывалась о том, что опасность ее друзьям не настолько высока, как у обычных жителей Англии. Наверное, это было главной ошибкой. Переоценить удачу, понадеяться на навыки и забыть о случае.

[indent]Что в этом плохого?
[indent]Это неэтично.
[indent]Скорпиус привык к двум маленьким чертякам на своих плечах. Как правило, за них всегда выступают голос разума вместе со слабоумием и, как всё то же правило, они всегда противоречивы. Но сегодня он вальсировал по охренительно тонкому лезвию ножа, которое вот-вот, да разобьётся под натиском всей бредовости его желания.
[indent]Но что в этом плохого?
[indent]Всё.
[indent]Во-первых, это тёмная магия. Но если кто-то решил подробно описать ритуал в затхлой книге, значит, кто-то уже это делал и хочет передать свои знания, не так ли? Несмотря на все, Скорпиус старался рассуждать трезво. Во-вторых, этот ритуал под запретом. Пусть по замку и витают призраки, навечно застрявшие в своём пятом измерении, тревожить души смертных нельзя. Вряд ли кому-нибудь понравится после наконец обретенного покоя вернуться на пару минут обратно ради чьего-то эгоистичного желания. Но Скорпиус не был кем-то. Он был, хотелось бы так думать, любящим сыном, чья мать ушла слишком рано. Настолько рано, что у малолетнего него даже вопросы не успели возникнуть, как и почему это случилось. А еще он просто соскучился. Это, пожалуй, главенствовало над всеми остальными причинами.
[indent]Молчать Малфой умел мастерски. Он терпеливо выжидал, когда мысль в своей навязчивости эволюционирует в идею, с которой невозможно будет уснуть. Которая будет преследовать как ночью, так и днем, когда голова не будет занята обыденными вещами. И ждал, пока мозг в этой самой голове не скажет одну простую команду: «пора».
[indent]Ну, подумаешь.
[indent]Не получится – и ладно.
[indent]Скорпиус ловит Альбуса вечером, заранее убедившись, что друг не будет занят. Целый день он избегал его, в последний раз оценивая свои перспективы, и решился поговорить. Рассказал, впрочем, Малфой не всё. В решающий момент язык не так лёг, и Скорпиус соврал, не раскрыв всей правды. Есть же такое правило, когда заранее раскрываешь свой план, а этого в итоге не происходит? Скорпиус хотел, чтобы это все же произошло.
[indent]- Это важно, ладно? Да и когда мы в последний раз в лес с тобой выбирались?
[indent]Он старался говорить с максимально беззаботной улыбкой максимально непричастным тоном, однако по едва заметному изменению в зеленых глазах Скорпиус понял, что ему следовало придумать что-нибудь более правдоподобное. Да и кого он, собственно, пытался обмануть?
[indent]- Я объясню по пути. Это правда важно, и… ты единственный, кто мне может помочь, хорошо?
[indent]Скорпиус не отводит взгляда и намеренно не упоминает Роуз. А ведь она тоже его подруга, но Скорпиус боялся, что она не поймет. Не поддержит, озвучит вслух все его сомнения, и окажется после права. Поэтому, да, пусть между ними появится одним секретом больше.
[indent]Конечно же, идти молча в лес не хотелось. Скорпиус старался разбавить тишину своими реальными переживаниями касательно следующего года, ибо кто, если не он должен стать старостой школы? У него есть все шансы, и он честно не боялся новых обязанностей. Да и вообще, стать их должно поменьше, но вот квиддич скорее всего придется забросить и с головой погрузиться в подготовку к экзаменам. В какой-то момент Скорпиус понял, что повторяется, правда, когда он осознал это, огни замка уже скрылись за темными стволами деревьев.
[indent]- В общем, - неуверенно проговорил Малфой, - мне нужен асфоделус. Он чем-то похож на цветок лилии, а ты знаешь, как сильно я люблю травологию, поэтому я подумал, что ты сможешь мне помочь его опознать. Хотя не уверен, что в этом проклятом лесу растут лилии.
Болтать и не смотреть на Альбуса не сложно: за пять минут Скорпиус несколько раз умудрился споткнуться о твердые корни. Но теперь он остановился, чтобы развернуться и увидеть на лице лучшего друга ту самую эмоцию, после вспышки которой он обычно посылал всех далеко нахрен.
[indent]- Что ты знаешь о спиритических сеансах?

[indent]Что в этом плохого?
[indent]Это неэтично.
[indent]Скорпиус привык к двум маленьким чертякам на своих плечах. Как правило, за них всегда выступают голос разума вместе со слабоумием и, как всё то же правило, они всегда противоречивы. Но сегодня он вальсировал по охренительно тонкому лезвию ножа, которое вот-вот, да разобьётся под натиском всей бредовости его желания.
[indent]Но что в этом плохого?
[indent]Всё.
[indent]Во-первых, это тёмная магия. Но если кто-то решил подробно описать ритуал в затхлой книге, значит, кто-то уже это делал и хочет передать свои знания, не так ли? Несмотря на все, Скорпиус старался рассуждать трезво. Во-вторых, этот ритуал под запретом. Пусть по замку и витают призраки, навечно застрявшие в своём пятом измерении, тревожить души смертных нельзя. Вряд ли кому-нибудь понравится после наконец обретенного покоя вернуться на пару минут обратно ради чьего-то эгоистичного желания. Но Скорпиус не был кем-то. Он был, хотелось бы так думать, любящим сыном, чья мать ушла слишком рано. Настолько рано, что у малолетнего него даже вопросы не успели возникнуть, как и почему это случилось. А еще он просто соскучился. Это, пожалуй, главенствовало над всеми остальными причинами.
[indent]Молчать Малфой умел мастерски. Он терпеливо выжидал, когда мысль в своей навязчивости эволюционирует в идею, с которой невозможно будет уснуть. Которая будет преследовать как ночью, так и днем, когда голова не будет занята обыденными вещами. И ждал, пока мозг в этой самой голове не скажет одну простую команду: «пора».
[indent]Ну, подумаешь.
[indent]Не получится – и ладно.
[indent]Скорпиус ловит Альбуса вечером, заранее убедившись, что друг не будет занят. Целый день он избегал его, в последний раз оценивая свои перспективы, и решился поговорить. Рассказал, впрочем, Малфой не всё. В решающий момент язык не так лёг, и Скорпиус соврал, не раскрыв всей правды. Есть же такое правило, когда заранее раскрываешь свой план, а этого в итоге не происходит? Скорпиус хотел, чтобы это все же произошло.
[indent]- Это важно, ладно? Да и когда мы в последний раз в лес с тобой выбирались?
[indent]Он старался говорить с максимально беззаботной улыбкой максимально непричастным тоном, однако по едва заметному изменению в зеленых глазах Скорпиус понял, что ему следовало придумать что-нибудь более правдоподобное. Да и кого он, собственно, пытался обмануть?
[indent]- Я объясню по пути. Это правда важно, и… ты единственный, кто мне может помочь, хорошо?
[indent]Скорпиус не отводит взгляда и намеренно не упоминает Роуз. А ведь она тоже его подруга, но Скорпиус боялся, что она не поймет. Не поддержит, озвучит вслух все его сомнения, и окажется после права. Поэтому, да, пусть между ними появится одним секретом больше.
[indent]Конечно же, идти молча в лес не хотелось. Скорпиус старался разбавить тишину своими реальными переживаниями касательно следующего года, ибо кто, если не он должен стать старостой школы? У него есть все шансы, и он честно не боялся новых обязанностей. Да и вообще, стать их должно поменьше, но вот квиддич скорее всего придется забросить и с головой погрузиться в подготовку к экзаменам. В какой-то момент Скорпиус понял, что повторяется, правда, когда он осознал это, огни замка уже скрылись за темными стволами деревьев.
[indent]- В общем, - неуверенно проговорил Малфой, - мне нужен асфоделус. Он чем-то похож на цветок лилии, а ты знаешь, как сильно я люблю травологию, поэтому я подумал, что ты сможешь мне помочь его опознать. Хотя не уверен, что в этом проклятом лесу растут лилии.
Болтать и не смотреть на Альбуса не сложно: за пять минут Скорпиус несколько раз умудрился споткнуться о твердые корни. Но теперь он остановился, чтобы развернуться и увидеть на лице лучшего друга ту самую эмоцию, после вспышки которой он обычно посылал всех далеко нахрен.
[indent]- Что ты знаешь о спиритических сеансах?

Находиться в управлении Отдела, который контролирует перемещения и, в принципе, безопасность государства, - задача нервная и ответственная. Мариэтта никогда не жаловалась, вела ежедневник и могла найти ответ на любой вопрос. Она помнила все законы, предлагала новые и со всей серьезностью подходила к заседаниям Визенгамота.
Сегодня она пришла на работу, как всегда, в девять утра и уже сидела на удобном стуле, готовясь к очередному собранию. Коллектив ее недолюбливал, некоторые даже не скрывали своего неодобрения, но это лишь подстегивало и помогало двигаться дальше. Эджком обладала по истине странным умением: видеть мотивацию там, где ее и в помине не было. Ей было куда комфортнее находиться «против всех», чем в содружестве с кем-то. Работать в команде оказалось сложнее, чем прийти к собственному решению и нести за него ответственность. Если большинство были с ней не согласны, значит, она двигалась в правильном направлении.
Взглянув в зеркало, Этта подтянула пальцами кожу на виске, словно проверяя, выглядит ли на свои сорок четыре года. Конечно, волшебники старели медленнее, но работа брала свое: нервов было потрачено предостаточно, а до идеала было еще далеко. Женщина отложила косметику в стол, приведя себя в порядок и раскрыв перед собой ежедневник. Сборы Визенгамота стали происходить все реже, что объяснялось пониженной преступностью. Все хотели жить в гармонии и тишине, а большинство дел оставались административными. Эджком иногда присутствовала на них, но не находила в этом ничего важного на данный момент.
Подшитые ходатайства лежали аккуратной стопкой на столе, и женщина собиралась вернуться к ним позже. В ее голове уже давно зрел план продвижения нового закона слежки населения, который определенно не будет встречен любовно, но это мало, что меняло. Мари была уверена – затишье перед бурей не будет вечным.
Многие забыли, что значит быть на войне, но Этта была другой, Этта жила войной. Внутренней, внешней, вымышленной, прошлой. Она двигалась вперед с единственной целью – создать безопасное общество, исключить любые угрозы, избавиться от разделения по кастам и в то же время не допустить послабления власти. Нынешнее правительство вело другую политику, совершенно не обращало внимание на потребности окружающих, концентрировалась на героях войны, словно они – знать, новая аристократия. У Эджком не было награды за отважность, потому что во время Битвы за Хогвартс она дежурила в Министерстве Магии. Когда все уехали в школу, чтобы сразиться с огромной силой Темного Лорда, Этта осталась наедине с матерью, а потом пришли Пожиратели Смерти.
Она не переживает, что смерть Исидоры не оценена наравне с потерями при Битве. Она не расстроена, что у нее нет премии в зарплате, потому что Мариэтта Эджком не вписана в список героев. Она продолжает идти к своей цели, подмечая, насколько слабо и субъективно ее окружение.
- Мисс Эджком, - на пороге появилась Виталина, стажерка Этты, переехавшая из Софии. Мари была ею довольна, иногда практиковала румынский и знала, что Вита не станет зарится на другой отдел или другую должность. Она была в ней уверена.
- Да, я помню про собрание, - ответила Эджком, вставая из-за стола и подхватывая ежедневник. Став главой Отдела, она учредила еженедельные встречи. После новости о разработках порталов, о которых, конечно же, герои войны решили не уведомить главу определенно связанного с исследованиями подразделения, Мариэтта встречалась с сотрудниками два раза в неделю.
- Я как раз о нем хотела Вас предупредить, мисс, - она остановилась, взглянув на Виталину. Неуверенная поза, тяжелый, но прямой взгляд. Женщина недовольно закусила нижнюю губу, кивая несколько раз, словно уже поняла, что что-то произошло.
- В зале никого нет, очевидно, что-то произошло. Я не успела разобраться,, - Мари дернула бровями, поправляя блейзер и разворачиваясь в сторону лестницы. Стук каблуков был отчетливо слышен всем стажерам, сидевшим вдоль коридора, но Этта не обращала внимание ни на что. Было ясно – начальница недовольна, и она идет туда, куда всегда ходила, когда что-то шло не по ее плану.
Эджком никогда не испытывала уважения ни к Грейнджер-Уизли, ни к Поттеру. Она знала их со школы и не оказалась в числе тех, кто очаровался молнией на лбу или кустистыми рыжими волосами. Даже если не принимать во внимание оставшиеся на щеках шрамы, Мари не видела в троице ничего героического или великого. В Гарри Поттере она разглядела лишь гордого и асоциального человека, расхаживающего по Министерству, как по своему дому, и ведущего разгульный образ жизни. В Рональде Уизли женщина не нашла ничего того, что приписывали ему в газетах. Молодой он предприниматель или нет, но ни ежегодная выплата за заслуги перед государством, ни измена жены не делали его жить на йоту интереснее. Гермиона Грейнджер же оказалась сплошным разочарованием, которое до сих пор преследует Эджком личным поражением и напоминанием. Именно ей она проиграла выборы на пост Министра Магии, именно ей благоволил Кингсли и именно ее считали кладезью знаний и справедливых решений, когда как на деле сделала она ровным счетом ничего.
Выжила в войне.
Как и остальные тысячи человек.
Ввела закон для домовых эльфов, насильно освободив их, что является не менее абсурдным решением, чем заявление об их рабстве.
Превратила Министерство Магии в бордель, в котором можно было заниматься любовью с мужчинами, женатыми на других.
Мариэтта, как ни старалась, не видела в этой женщине ничего достойного уважения. Она лишь ждала момент, когда та снова ошибется, снова попробует воспользоваться магией и оступится.
До ее кабинета оставался еще один пролет, когда Мари заметила семенящую помощницу.
- Где Министр? – она никогда не здоровалась и не представлялась: ее и так знали, а если у кого-то появлялись вопросы, то они благополучно узнавали о всех сплетнях в столовой или курилках.
- А Вы записаны? – девушка не растерялась, Эджком оценила ее взглядом, обходя и заходя в кабинет первой. Внутри никого не оказалось, а на столе лежала кипа бумаг. Если собрание отменили по ее инициативе, а Гермиона забыла об этом сообщить Мариэтте, то это лишь означало очередное слушание о деловой некомпетентности. Благо не дошло до этого, потому что взгляд Эджком зацепился за послание, лежавшем на краю стола.
Невскрытый конверт из Хогварста, печать, почерк Авроры Синистра. Мари никогда не опускалась до низостей: обычно ими промышляли те, кто не уважал ни себя, ни свои заслуги. В кабинет прибежал один из сотрудников Отдела Тайн, тот самый, который должен был сегодня присутствовать на собрании.
- Как здорово, что мы сегодня собрались, мистер Урхарт, - Эджком посмотрела на мужчину, явно удивленного видеть ее в кабинете Министра. Она заметила его усталость и волнение на лице, поэтому попросила его выйти и закрыла следом дверь.
- Почему собрание отменено, и я узнаю об этом за пять минут до начала?
- Мисс Эджком, сейчас не время, - дрожащим голосом ответил мужчина, разворачиваясь к стажерке и спрашивая у нее, когда Министр будет на месте. Не став слушать ответ, Мариэтта решила больше не играть в кошки-мышки и двинулась в сторону Отдела Тайн. Если Урхарт не знает, где Грейнджер, значит, отмена собрания – не ее рук дело. Остается лишь одно – что-то произошло, а если учесть поведение отвечающего за безопасность порталов сотрудника: катастрофа произошла именно в том отделе, дверь которого Мари только что толкнула.
Внутри оказалось около семи человек, громко рассуждающих о чем-то явно не шибко сладком. Одного взгляда на нервных коллег хватило, чтобы понять – проблема в порталах.
- Сейчас же, что произошло? - она положила ежедневник на чей-то стол, внимательно смотря на присутствующих. – Я не повторяю два раза. Если что-то произошло, я – первая, кто должен знать об этом. Нарушение протокола – выговор. В вашем случае – увольнение, - Этта заполучила внимание присутствущих, ожидающе посмотрев на Урхарта, прибежавшего вслед за ней.
- Кто-то…. – он кашлянул, прочистив горло, - кто-то воспользовался порталом, установив связь с двумя годами в прошлом, - тишина, поразившая кабинет, негативно сказывалась на Мариэтте, которая не изменилась ни в лице, ни в позе. Она уже просчитывала в голове все возможные варианты, молча проходя мимо кучки неудачников и останавливаясь у портала.
Он переливался голубым – правда работал.
- Когда это произошло? – уточнила, словно это имело какое-то значение.
- Насколько нам известно, больше восемнадцати часов назад, - Мари резко повернулась в сторону одного из сотрудников. Она удивленно оглядела его, не веря своим ушам.
- Собирайте вещи, Вы уволены, пропуск сдадите Виталине, дальнейшую процедуру Обливейта она объяснит Вам в моем кабинете, - спокойно сказала женщина, уже переводя взгляд на Урхарта.
- Но, мисс… - мужчина явно не ожидал такого поведения, но она уже не слушала, кивнув Нейману, который сопровождал ее в любом месте, а теперь провожал бывшего сотрудника под локоть к выходу.
- Ты хочешь мне сказать, что портал активен больше восемнадцати часов, рядом с ним нет охраны, Министр еще ничего не предприняла и я, ответственная за эту чертову контору, об этом не уведомлена? – спросила Этта, словно только что не уволила одного из штата.
- У вас столько сотрудников, которые обязаны были следить за сохранностью и действовать по протоколу, - женщина поджала губы, переводя дыхание. Она пыталась не думать об опасности, которую обнаружила по счастливой случайности. В голове сложилось несколько пазлов, малоприятных, и Эджком притянула к себе ежедневник.
- Портал перекры…
- Мисс Эджком! – Урхарт сделал шаг к ней, прерывая ее. – Кто-то открыл этот портал, судя по всему, сделал это не один. Порталом воспользовались, как минимум, три человека…
- Как максимум?
- Нам неизвестно, - чуть погодя ответил мужчина, - но люди уже ушли в прошлое, и если мы закроем портал прямо сейчас… Вряд ли мы сможем их вернуть.
Мариэтта вписала в ежедневник имена всех, кто присутствовал в комнате, и посмотрела на Джейкоба.
- Если мы не закроем портал прямо сейчас, то… - она взглянула на даты, выставленные на портале, - то люди из 1998 и 1981 годов могут оказаться прямо сейчас в этой комнате. Рисковать безопасностью нашего государства и в принципе всего мира из-за трех человек, которые все равно будут пожизненно заключены в Азкабан, я не собираюсь. Вы слышали меня, мистер Урхарт, сейчас же закрывайте его, - она говорила четко и ясно – привычка выработалась уже давно. Вернувшийся Нейман кивнул ей в знак того, что уволенный сотрудник уже передан в руки Виталины.
- Вы готовы рисковать нашим миром? – спросила Мари у Урхарта, когда тот помедлил. – Или Вы хотите оспорить протокол и мое решение? – не став дожидаться ответа, она вышла из кабинета, оставляя за собой ученых за делом. Эджком ни капли не сомневалась в том, что считала верным, поэтому уже двинулась в сторону своего кабинета.
Спустя несколько минут приглашения на собрание были отправлены всем главам Отделов, Министру и ведущим специалистам. Мариэтта сделала глоток кофе, простраивая в голове план работы на ближайшие несколько часов. Практически сутки портал был не охраняем, и неизвестно, кто воспользовался им. Нужно было связаться с Ежедневным Пророком и выяснить, кто открыл портал без ведома Министерства Магии.
Эджком заняла свое место, смотря на пустующее кресло Министра Магии. В очередной раз Грейнджер оказалась той, кто был занят собой, а не делами государства. И как долго это будет продолжаться?
Интересно, знала ли она, что порталы были открыты?
Заметив Гермиону в дверях, Мариэтта не упустила из внимания и письмо из Хогвартса, которое теперь было вскрыто.